А раскручивать в качестве оф. идеологии синто не было смысла, поскольку оно принесло бы очки не сёгуну, а императору - Токугава же намеревался оставить за императором чисто декоративные функции. Он строил полицейское государство с жесткой системой контроля - так что ему из всех предлагаемых Китаем школ мысли больше всего подошел бы легизм; но легизм неоконфуцианцами был ненавидим и проклинаем, так что легистская суть правления должна была прикрываться образцово-конфуцианскими слоганами.

Это ему предоставил Фудзивара Сэйка. Нет, сам он вовсе не был политическим теоретиком - был он тихим ученым, который держался докторины Чжу Си, но был не прочь позаимствовать кое-что и у Ван Янмина. Фудзивара познакомился с Токугавой задолго до того, как тот пробился в сёгуны, и нашел в нем родственную душу. Токугава, в свою очередь, заинтересовался учением Фудзивара аж настолько, что объявил философа своим наставником.

Я тут тряхнула одного вьюношу на предмет - чем же учение Фудзивара Сэйка отличается от ооригинального учения Чжу Си? Вьюноша (не будем говорить кто, но это был Зам. Ком) этот вопрос про肏ал, так вот ответ на него: в отличие от Чжу Си, враждебного к торговле и считающего ее необходимым видом социального зла, Фудзивара, подобно европейским меркантилистам, считал ее основой благосостояния государства.

Но Фудзиваора был сугубо кабинетным мыслителем - а вот его наследник, Хаяси Радзан, был уже практик. Он сделался политическим советником сёгуна и главой официальной конфуцианской школы Сёхэйко. Должность главы этой школы переходила в семействе Хаяси из поколения в поколение до 1906 года.

Вообще практика передавать должности сугубо по наследству была еще одной "сукияки-модификацией" конфуцианства. В Китае такое делалось только совсем уж в черные времена, вроде заката династии Мин. И добавлю, что если бы Токугава позаимствовал наряду с прочим-разным систему госэкзаменов и распределения на должности выыпускников - система "бакухан" была бы много стабильнее и мобильнее.

Хаяси, в отличие от своего учителя, нешибко много рассусоливал на тему "что первично - ри или ки", но последовательно обосновывал в своих трактатах вред от христианства, необходимость взять под госконтроль буддийские секты, правомерность сёгунской власти и т. д. Но ценим мы его не за это - а за то, что свои труды он писал не на чистом канбуне, на японском языке. И проводил публичные лекции по конфуцианским книгам.

На протяжении многих веков изучение конфуцианской литературы было в Японии привилегией нескольких семейных корпораций и буддийских монастырей (да! еще одна дивная черта сукияки-конфуцианства: оно размножалось при помощи буддизма. На континенте между буддизмом и конфуцианством были постянные трения, а в Японии наоборот: пять виднейших будийских храмов - Кэнниндзи, Тофукудзи, Нандзэндзи, Тэнрюдзи и Сёкокудзи - были центрами распространения конфуцианства!). Хаяси (который кстати, сам был буддийским священн иком и удостоился звания "Печать закона") впервые сделал конфуцианство доступным народу. И надо вам сказать, дорогие граждане, что народу оно понравилось. Оно было гораздо проще и понятнее, чем мутный и замороченный буддизм. Оно, что еще важнее, не требовало от человека уйти в горы и, питаясь корешками, постигать пустоту - а наоборот, настаивало на том, что именно повседневный труд способствует нравственному усовершению, а богатство является наградой за него уже в этом мире. Протестантская этика, одним словом :).

Кроме всего прочего, хаяси делал реверансы в сторону синто - мол, древний путь богов и "путь царей", о котором учит конфуцианство - одно и то же.

На Хаяси попробовали наехать те, кто терял на популяризации конфуцианства "все конфеты, все букеты" - арисократические ученые из Киото. Но наехать на однокашника сёгуна не так-то просто. Где наедешь, там и съедешь. Постепенно аристократические школы усохли - а Хаяси служил советником еще трем наследникам Иэясу. Как вам уже понятно, он, его учитель Фудзивара и его последователи представляли школу классического неоконфуцианства - Чэн-Чжу (сюсигакуха).

Но это было не единственное направление японского конфуцианства на тот момент. Второй сильной школой в Японии была школа классического ханьского конфуцианства, "когакуха" (школа древнего учения), представленная Ямага Соко. Сторонники когаку отрицали Чжу Си и его последователей, считая, что они исказили изначальное учение и призывая вернуться к истокам ханьского и доханьского учения. Наиболее интересным мыслителем этой школы был Огю Сорай.

Одно время он был ярым чжусианцем, но занятия конфуцианством привели его к выводу. что его однокашники ни фига не знают первоисточников. Он углубился в китайские книги, стремясь восстановить подлинный смысл древних слов на основе системы оппозиций, взятой им из тестов же. Однако при этом он сам был настолько оригинальным мыслителем, что остаться сугубо в рамках "учения древних" у него просто не получилось.
Поскольку его воззрения гораздо интересней, чем ползадницы чжусианского слона в исполнении Фудзивара-Хаяси, я на них остановлюсь поподробнее.

Начнем с того, что дао в понимании Огю - это не космический порядок вещей, а чисто человеческое установление. Оно включает в себя "нормы ритуала, музыку, наказания и государственное управление". Нет, Небесное Дао, конечно, тоже есть - но оно непостижимо, и совершенно незачем париться над этим вопросом.

Взаимодействие ри и ки, краеугольный камень чжусианского неоконфуцианства, тоже находит у Огю особую трактовку. Огю совершенно сбрасывает со счетов "ки", и объявляет "ри" высшим организующим и управляющим - и опять же непостижимым смертному уму - принципом.

Постижимость и непостижимось ри только со стороны может казаться вопросом о разбивании яйца с тупого или острого конца. Если ри принципиально постижимо - и заключено при этом в природе вещей - то имеет смысл исследовать вещи, т. е. заниматься натурфилософией, как это делал Каибара Эккэн, ботаник, изучавший "голландскую науку" в Нагасаки под руководством Зибольда и много ему помогавший, а затем основавший школу натурфилософии и медицины, где учились даже женщины.

Ну а Огю натурфилософию не стаил в грош и ценил только кижное учение и филологию, для которой сделал не меньше, чем Эккэн для философии. Те, кто чсегодня изучает вэньянь, древнекитайский письменный язык, опираются во многом на его работы - они не устарели до сих пор.

В отличие от Мэн-цзы, учившего, что природа человека в своей основе добра, и Сюнь-цзы, учившего, что она в своей основе зла, Огю склонялся к учению Ян Сюна о том, что в ней "добро и зло смешаны". Большинство японских ученых, кстати, находили зло имплицитным, естественным для человеческой природы, и борьбу с ним "до победного конца" полагали бессмысленной. От человека нельзя было требовать слишклм многого. Он не должен был переделывать себя - достаточно было подчиняться внешним установлениям, которые в основе своей тоже разумны, ибо исходят от людей.

Как видим, это мало похоже на классческое доханьское конфуцианство - но Огю всю жизнь пребывал в уверенности, что именно это он и реконструирует по древним текстам - а после реконструкции преподает.

Выше было сказано, что Хаяси консультировал четырех японских сёгунов. Так вот, Огю консультировал пятого. Это были уже 1720-е годы, экономический подъем ранней эпохи Токугава пошел на спад, началось обнищание самурайства и крестьянства, застой в ремесле и торговле. У Огю имелись свои рецепты излечения государства - он изложил их в "Сотворении великого мира" (Тайхэйсаку) и "Беседах о политике" (Сэйдан). В отличие от конфуцианцев-классиков, упиравших на снутренне нравственное совершенствоание правителя, за которым как бы смо собой должно последовать улучшение дел в стране, Огю предлагает ряд мер по улучшению, так сказать, менеджмента.

Третья ведущая школа мысли, Оёмэйгаку - представляла последователей Ван Янмина, из которых ниболее выдающимся был Накаэ Тодзю.

Как и все конфуцианцы и ванянминовцы, Накаэ утверждал, что придерживается самого что ни на есть иссьнного учения Конфуция. Начинал он, как и большинство японских конфуцианцев (чтобы не сказать "все") с дзэн-буддизма, затем увлекся сюсигаку, а затем наткнулдся на труды Ван Янмина, и тот полностью зохавал его моск.

Накаэ, младший современник Хаяси, был в своей философии идеалистом до полного солипсизма. Внешний мир как источник объективного познания он отрицал не частью, как Ван Янмин, а начисто. Все познание исходит не от мира вещей, а из "сердца", в котором запечатлены изначальный образы вещей. Сталкиваясь с явлениями внешнего мира, мы не познаем, а узнаем их, ьлагодаря тому, что в нашем сердце имеются их изначальные образы. Ри и ки совершенно идентичны, но вне сердца человека "ри" как единого принципа, охватывающего Вселенную, нет. "Ри" в них проявляется только тогда, когда человек их познает.

Что же, если не Ри, удерживает внешний мир докучи? Накаэ Тодзю оворит: Бог. Точнее, Высший Император, Дзётэй, но Накаэ разумеет под этим именно то, что мы разумеем под словом "Бог". С Богом Накаэ тотждествляет Великий Предел, тайкёку. "Ри" и "ки" - некие свойства этого Бога, атрибуты, которыми он творит мир.

Поскольку все люди созданы Богом и надалены в равной степени причастностью к великому принципу ри, они по природе своей равны. "Все народы - братья, все совершенномудрые из-за четырех морей составляют одну семью".

"Благомыслие", "знание добра", лян-чжи (яп. рёти), присуще всем людям. Источником его не может слудить внешний мир, воспитание, получаемое от людей или познание "тьмы вещей". Рёти можно познать лишьпознавая Бога, а Бога можно познать лишь познавая свое сердце. Рёти на русский можно перевести как "совесть". Таким образом, совершенномудрия можно достичь, прислушиваясь к своей совести и следуя ее указаниям. Продвигаясь по этому пути, человек достигает слияния с божеством (син-дзин-го-и), а также тождества внешней (телесной) и внутренней (духовной) природы (буцуга-иттай).

Надо ли удивляться, что это учение сделалось прибежищем всех, кто не вписывался в токугавский порядок вещей и стремился как-то его изменить. Не все янминисты были бунтарями - но большинство бунтарей так или иначе сносило в янминизм, как одного из учеников Накаэ, Кумадзаву Бандзана.
Кумадзава служтл у даймё Икэда в провинции Бидзэн, организовал школу для простолюдинов, пытался провести земельную и управленческую реформы. На него донесли как на сторонника воссоановления императорской власти, и ему пришлось бежать в горы. Впрочем, земельной реформе помешал не донос, а стихийные бедствия. которыеобрушились на провинцию. После них было, как говорится. не до жиру - а потом на Кумадзаву донесли. Потом ему удалось оправдаться - но эта история так его скомпрометировала, что он предпочелне подставляьь даймё Икэда, а переехал в Киото и организовал там честную школу. Вообще, янминизм распространялся через такие вот частные школы, в отличие от чжусианства, которое имело господдержку. Это оказывало на учение благоворное влияние в том смысле, что никто не цензурировал преподавание. Могли закрыть школу, как это вышло с Бандзаном, когда его слава выросла настолько, что Хаяси усмотрел в нем конкурента - но навязать свое вИдение конфуцианства не могли.

Бандзан не был большим мыслителем, как Накаэ - он был, как враг-конкурент Хаяси, практик и "прикладник". Он настаивал на том,ю чтобы сёгунат ввел систему госэкзаменов, как в Китае, и чтобы на должности распределали сообьразно таланту, а не происхождению. Естественно, сановникам Бакуфу, которые занимали свои места "протому что жопа есть", эти призывы казались недопустимым бунтарством. Кумадзаву отарпаили в замок Кога и оставили там под домашним арестом. Там он и умер в 1691 году.

Как говорится, "дедушка умер, но дело живет". Учение Накаэ-Кумадзавы распространялось учениками бунтовщика-конфуцианца, преемство переходило от одной школы к другой, распространялись в списках произведения, которые было запрещено печатать... В завершение своего очерка скажу, что Ёсида Сёин, вдохновивший целую плеяду деятелей революции Мэйдзи, был приверженцем школы Накаэ-Кумадзавы.

Этот очерк, коснувшийся трех основных направлений конфуцианства в эпоху "Токугавского Просвещения", является далеко не полным. Я ничего не сказала о Ямага Соко, идеологе и фактически изобретателе "бусидо" (его ученик Дайдолдзи Юдзан написал первый трактат о "пути вотина" - "Будосёсинсю"), о Ямадзаки Ансае, основателе независимой школы Кимон, который пятался срастить неоконфуцианство и синто, об Ито Дзинсае, фактическом основателе когаку... Как говорится, нельзя объять необъятного. Но, надеюсь, мне удалось дать хотя бы в первом приближении представление о том, насколько необычным явлением было японское конфуцианство.

Следующий - и последний - очерк я хочу посвятить неконфуцианским и даже антиконфуцианским интеллектуальным движениям эпохи "Токугавского просвещения". Если кому-то это еще интересно :).